Последняя запись в дневнике Януша Корчака.
Он тогда ещё думал, что дети останутся живы. Что их не уничтожат.Что они смогут что-то там выбирать...
"Последний год, последний месяц или час. Хотелось бы умирать, сохраняя присутствие духа и в полном сознании. Не знаю, что бы я сказал детям на прощание. Хотелось бы только сказать: сами избирайте свой путь. Я никому не желаю зла. Не умею. Не знаю, как это делается".
Хотела бы я "не знать, как это делается".
Бывают люди истинного света. Редко, но бывают. И обычные люди никогда не могут их уберечь.
Их невозможно уберечь, потому что они самопожертвенны. Они просто не могут иначе. Не могут не отдать себя за других. Их нельзя остановить.
Ему же предложили не садиться с детьми в поезд, идущий в Треблинку. От подпольщиков он уже знал, что Треблинка - лагерь уничтожения, что немцы шутливо называют его "Дорогой в небо". Не знаю, в курсе ли он был, что время от выхода из вагонов до входа в газовые камеры не превышало 8-10 минут для мужчин и 15 минут (стрижка волос) для женщин.
Но даже если бы знал. Он не мог их оставить. Не мог иначе. Не мог выбрать себя.
Такие не выживают - и живут вечно.
А мы их видим, только когда они горят на костре, в свете этого костра видим.
Когда детей из Дома Сирот отправили в гетто - он ушел с ними. Ему предлагали остаться. Он отказался.
Игорь Абрамов-Неверли, помогавший евреям бежать из гетто и общавшийся с Корчаком, вспоминал:
"На Белянах сняли для него комнату, приготовили документы. Корчак мог выйти из гетто в любую минуту, хотя бы со мной, когда я пришёл к нему, имея пропуск на два лица — техника и слесаря водопроводно-канализационной сети. Корчак взглянул на меня так, что я съёжился. Видно было, что он не ждал от меня подобного предложения… Смысл ответа доктора был такой: не бросишь же своего ребёнка в несчастье, болезни, опасности. А тут двести детей. Как оставить их одних в газовой камере? И можно ли это всё пережить?"Можно ли все это пережить?
Как люди переживают такое и с таким знанием живут дальше?
Как мы все живём?
Доктор Корчак знал о том, что творится в лагерях смерти. И все равно не смог ненавидеть. Потому что не умел.
И Виктор Франкл, потерявший всю семью в лагерях, сам сделавший отцу смертельный укол морфия, - он все знал, но все равно предпочел ненависти - осмысление жизни вообще и счастье новой жизни. Я совсем не понимаю его. И его книг. Но это отдельная тема...
Хорошо, что у человечества есть вот эта уникальная выживаемость. Несмотря ни на что.
И потом Вайда создаёт прекрасный фильм. И в этом фильме последний вагон, с детьми Корчака, отрывается от поезда, и они выходят на свободу, и бегут в поле, в туман, и на их флаге звезда Давида меняется на четырехлистник... И жизнь продолжается.
И в реальности, где они все погибли, жизнь продолжается.
Только все равно новых таких же людей света мы опять не убережем. Наверное, они обречены сгорать,чтобы светить нам всем. Напоминать, каким может быть человек. Напоминать тем, кто способен задуматься.
А вот - дети Корчака. Посмотрите на них. Они скоро умрут.
Они промаршируют через привокзальную площадь.
Иногда пишут, что Корчак нес самую маленькую девочку на руках. Нет, он был уже слишком болен и не мог поднять ребенка. Он вел за руки двоих малышей.
Они сядут в поезд, чтобы вознестись в Рай - но после того, как их разденут, обреют, загонят в особое помещение, где они будут мучительно задыхаться, умирая в собственной рвоте, с адской головной болью.
По крайней мере, у нацистов уже не было времени отправить этих детей в детский лагерь, где они распрощаются с детством, иллюзиями, с этим своим сиянием. Их убьют - ещё детьми.
Милосерднее было бы - пулю в затылок, но нацисты не были милосердны. Пули тратили только при массовых расстрелах возле рвов, а не в лагерях.
![]()
Они умрут в том же мире, в котором родились и Корчак, и доктор Гааз, и Ирена Сендлер, и сотни других милосердных, в разные времена, при разных палачах и тиранах...
Палачей и тиранов, а особенно людей, рьяно исполняющих распоряжения палачей и тиранов, почему-то всегда очень много.
Людей света - единицы.
А сколько из них погибли безвестными...
Но они были. Они были! И есть сейчас. И будут.
Как тепло это сознавать - они будут всегда.
Есть такой сайт: "Помнишь меня?"
На нем размещали фотографии детей, чьих родителей казнили, а детей успели спасти, иной раз - дав им другое имя, другие документы... А после войны их фотографировали и печатали фото в газетах: кто-нибудь помнит этого ребенка? Иногда оказывалось, что кто-то из семьи выжил, и ребенка находили.
Благодаря людям света.
Вот эту маленькую французскую еврейку спасли. Она привлекла меня радостным, любопытным взглядом. Ну, и тем, что в руки ей перед фотографированием дали не куклу, а книгу. Кто-то сохранил ее счастливое детство. Рискуя жизнью, ведь за укрывательство евреев любого возраста казнили. Не знаю, во всех ли странах, но на оккупированных территориях СССР и в Польше точно.
А вот эта девочка даже не потеряла своего сияния. Ее было легко прятать. Она светловолосая.
![]()
...Почему сегодня? Так 1 сентября.
Я не люблю 1 сентября: начиная со второго класса точно, когда я уже знала, что школа – это кошмар и мучения, но от нее нельзя спастись.
Однако где-то классе в пятом я узнала – совершенно случайно, в школе об этом не рассказывали – что у меня две причины ненавидеть 1 сентября.
Вторая причина: 1 сентября фашисты вошли в Польшу и судьба одного из любимейших на тот момент писателей, Януша Корчака, была решена.
Я еще не знала, что мой в будущем любимый режиссер, Роман Полански, в этот день потеряет надежду на очень счастливое детство, потеряет свою семью, а когда найдет ее обломки – беременная мать и бабушка погибли, выжили отец и сестра – все будет уже не то и не так, и он уже никогда не будет верить возможность счастья…
Но сейчас не о нем.
Вместе с его детством было уничтожено столько потенциально счастливых детств!
И не только в Польше, если уж о том пошла речь…
Из книги Виктора Франкла "Страдания от бессмысленности жизни":
Раскрывая смысл жизни в страданиях, мы пестуем в себе лучшие человеческие качества, становимся мудрее, выше — выше себя. Именно в такие моменты, когда мы не в силах изменить обстоятельства, мы чувствуем, что нам самим необходимо измениться.
Точнее всего это ощущение передал Иегуда Бэкон, который ещё ребёнком попал в Освенцим. После освобождения его преследовали навязчивые идеи: «Когда на похоронах я видел покойника в пышном гробу и слышал траурную музыку, меня пробирал смех, мне казалось, что нелепо так возиться с одним-единственным трупом. На концерте или в театре я всё время прикидывал, сколько потребовалось бы времени, чтобы отравить газом всех зрителей в зале, и сколько потом можно было бы собрать одежды, золотых коронок и волос».
Какой же смысл имели для него годы, проведённые в Освенциме?
Иегуда Бэкон так отвечает на этот вопрос: «В детстве я думал, что расскажу всем о том, что мне довелось пережить в Освенциме, и тогда мир изменится. Но мир не изменился, а об Освенциме никто и знать ничего не хотел. Прошло много времени, прежде чем я понял, в чём заключается истинный смысл страданий. Страдания имеют смысл, если благодаря им меняешься ты сам».![]()
Семья Иегуды Бэкона перед "окончательным решением еврейского вопроса".
В 1942 году, когда Иегуде было 13 лет, они были департированы из чешского городка Острава.
Отец погиб в Освенциме. Мать и сестра Ханна - в лагере Штутхоф.
Иегуда пережил два "марша смерти" (когда заключенных гнали по холоду, полуголых, без еды и отдыха) - в лагерь Гунскирхен, потом - в лагерь Ганскирхен. Это были мелкие филиалы Маутхаузена.
Он выжил. Уехал в Иерусалим. Стал художником.
...С Франклом я привычно не согласна, вернее, я его не понимаю. Совсем. Его философия мне чужда.
Но слова Иегуды Бэкона и его реакции впечатляют.
Я очень хотела найти финал фильма "Корчак", снятого в 1990 году режиссером Анджеем Вайдой по сценарию Агнешки Холланд, но нашла только этот ролик с отрывками из финала.
Ролик не очень, но песня красивая.
Korczak - Music and performance: Zlata Razdolina, Lyrics Jiro KondoА мой король Матиаш, мой доктор Корчак умер 6 августа 1942 года.
allineeeи благополучия всей твоей семье! И радости, радости побольше. И найти, где в Москве пекут хорошие пончики, как те самые, с которых все начиналось.
