В Союз Писателей меня принимала как раз Римма Казакова.
Я помню, какая она была ухоженная и элегантная. И как она взяла мою руку с обкусанными ногтями и заусенцами, и сказала: «Деточка, вам обязательно надо делать маникюр, у женщины должны быть ухоженные руки, нежные, с ярким лаком. Мужчины на это обращают внимание. У вас хорошенькое личико, но за руками непременно надо ухаживать».
Нет, о литературе мы тоже говорили.
И после я стала ходить и делать маникюр, правда, без яркого лака, который она любила.
Не потому, что хотела понравиться мужчинам, а потому, что очень убедительно она мне об этом сказала.
Но от заусенцев не могу до сих пор избавиться…
(А "деточкой"или "деткой"меня почему-то называли все почтенные писательницы и поэтессы, начиная с моей любимой Нины Матвеевны Соротокиной, так что я воспринимаю такое обращение, как очень милое... Но только из уст почтенных писательниц и поэтесс.
Господи, так летит время. Я уже почти в том возрасте, в котором Нина Матвеевна впервые назвала меня "деткой"...)
А потом прошло много лет и мой соавтор Таня Умнова написала про нее прекрасную новеллу...
Оригинал взят у![]()
kerunaв Римма Казакова: «Не хватало косы. Не хватало красы. Не хватало на кофточки и на часы…»![]()
И еще из нашей новой книги «Любовные драмы советских поэтов»… Мне кажется, из всех советских поэтесс на самом деле наиболее трагическая судьба – у Риммы Казаковой. Потому что она так и не получила того, чего хотела. Так никогда и не успокоилась, не ощутила удовлетворения. И никогда не была счастлива в личной жизни… И все это шло из молодости, из комплексов юности.
Римма Казакова – несмотря на бойцовский свой характер, несмотря на то, что в литературу она вошла легко, ее стихи печатали и хвалили, ее творчеству покровительствовал сам Твардовский, и ее приняли на московский поэтический Олимп, где тогда блистали Ахмадулина, Евтушенко, Рождественский, Вознесенский – как она призналась позже, ужасно комплексовала. Особенно перед своими собратьями по перу, хотя они относились к ней весьма по-дружески, помогали и даже обучали разным поэтическим приемам.
![]()
«Я считала себя провинциалкой, — рассказывала она, — И мучительно думала, как бы сделать так, чтобы я была не хуже, чем они, и чтобы стихи у меня были не хуже, чем у них, и чтобы я и стихами своими, и внешностью своею, и манерами умела производить на людей такое же сильное впечатление, как они… И я по ходу училась у них всему, чему могла научиться… Я была такая комсомолочка со значком. И казалась себе такой, чересчур простенькой. Не то что, например, Белла Ахмадулина. Ахмадулина всегда была такая, в вуалетках, с мушкой на щеке, экстравагантная. На вечера она приезжала на автомобиле… Она тогда была женой Юрия Нагибина, и он возил ее на своем автомобиле. На ней была куртка из теленка, на ногах у нее были модные туфли на микропорке. В общем, она была красавица, богиня, ангел. Я очень любила ее стихи. Признавала ее превосходство надо мной и ее первенство. И думала, что мне во всем до нее далеко. Но потом, когда я стала чаще выступать и увидела, как хорошо люди принимают меня и мои стихи, я поняла, что мне совсем не надо быть такой, как Ахмадулина и как все остальные, а мне надо быть самой собой. Они – это они, а я – это я. У меня свой читатель, свои поклонники, у меня своя ниша в поэзии. Я говорю это не в укор своим друзьям, а к тому, что дорога в литературу и к сердцам людей у меня была не простая. И вообще она не простая».
Очень критично Казакова относилась и к своей внешности, почему-то она считала себя некрасивой. Говорят – всему виной ее мама, которая однажды сказала крутящейся перед зеркалом дочке, что она нехороша собой. Это утверждение так сильно задело ее, что до конца дней во многих интервью Римма Федоровна будет называть себя дурнушкой, несмотря на многочисленные уверения ее в обратном.
Об этом искренне и откровенно она рассказала в стихотворении, написанном еще в 1962 году.
Мне всегда не хватало
баскетбольного роста.
Не хватало косы.
Не хватало красы.
Не хватало
на кофточки и на часы.
Не хватало товарища,
чтоб провожал,
чтоб в подъезде
за варежку
подержал.
Долго замуж не брали -
не хватало загадочности.
Брать не брали,
а врали
о морали,
порядочности.
Мне о радости
радио
звонко болтало,
лопотало...
А мне все равно
не хватало.
Не хватало мне марта,
потеплевшего тало,
доброты и доверия
мне не хватало.
![]()
Однажды, после публикации ее стихов в «Новом мире», Казаковой позвонила поэтесса Агния Барто. «Деточка, хорошие стихи, — сказала она, — но как же можно так раздеваться перед таким количеством людей?»
А Римма Федоровна не понимала, как можно иначе? Все свои чувства и эмоции, все тревоги и печали она без купюр изливала в стихах.
Может быть, именно поэтому, они так берут за душу…
А если говорить о внешности, то Римма Федоровна явно ее недооценивала. Стоит только посмотреть на старые кадры кинохроники, записи ее выступлений, становится понятно, что поэтесса видит недостатки там, где их нет. Тоненькая, со вздернутым носиком и непокорными вихрами, она была очень хорошенькой.
Отчего бы иначе весьма известный в те годы публицист Георгий Радов ради нее оставил свою семью? Ведь в момент их знакомства Римма совсем еще не была популярной поэтессой.
Для него она была девчонкой, смешной, наивной и очень талантливой, которой он восхищался, чье творчество очень ценил.
«Когда я с ним познакомилась, — вспоминает Римма Федоровна, — у меня сразу возникло чувство, что мы родные люди. Я многому у него научилась, и вообще мы были соратники по духу. Он был человеком, заполняющим пространство, мне никогда не было с ним одиноко. Замечательный, сильный, мужественный, умный – до бесконечности».
Они стали жить вместе в 1961 году, почти сразу же после приезда Казаковой в Москву. Римма и на Литературные курсы поступала уже беременной, поэтому вскоре ей пришлось уйти в академический отпуск.
Из письма подруге: «Он меня отогрел, выпрямил, сделал по настоящему сильной. До того, как мы встретились, он жил ненормальной жизнью. Много пил. Нелегко перевоспитать сорокашестилетнего мужика. А алкоголь вообще наш всероссийский бич. Умные люди говорят, что с рождением ребенка это уйдет. Хорошо бы…»
28 февраля 1962 года родился сын Егор, но, к сожалению, это ничего не изменило.
Если во многих творческих семьях часто случается так, что любовь разбивается о быт, то их чувства разбились о пьянство. Римма Федоровна обладала огромным терпением, она очень любила Радова и долго пыталась сохранить семью, — целых восемь лет. Хотя, как сама она сказала много лет спустя, на их браке следовало поставить точку уже через полгода.
![]()
Ее отношение к бывшему мужу довольно противоречиво. В порыве откровенности она могла сказать про него: «Радов — вообще преступник по отношению ко мне. Я, беременная, тряся брюхом, бежала за ним по Переделкину, чтобы он, пьяный, не бросился под поезд. Муж бил меня». А в другом интервью будет говорить, что ее слова переврали или неправильно истолковали, и Радов был замечательным и достойным уважения мужчиной. Да — пил. А кто не пьет?
«Он ведь был опальным человеком, ему очень многое пришлось вынести. В принципе я к алкоголю отношусь спокойно. Но только если это не грозит здоровью, репутации. Я была молода, а он – зрелый, видавший виды, во многом разочарованный. Алкоголь и семья – это все-таки очень тяжело совместимые вещи. Как друга, как товарища я его понимала, терпение у меня было невообразимое. Но сейчас я иногда думаю, что если бы однажды я собрала бы его вещички и выставила его – может быть, он очнулся, все бы наладилось. А я боялась его потерять. Обычно по утрам после какой-нибудь сцены я не дожидалась, пока он попросит прощения. Я сама приходила:
— Ну, ты не будешь больше так? Ты исправишься, ты изменишься?
— Да-да, конечно, – отвечал он.
В Доме литераторов историческая буфетчица Анна Ивановна спрашивала меня:
— Твоему наливать?
Сначала я говорила – спросите у него. И все было в порядке. Но как только я начала контролировать, рюмки считать, бутылки выхватывать – все кончилось. Нет, это не было так, что я бросила гибнущего, больного человека, он потом женился в третий раз – на Гале Кожуховой, которая писала о деятелях культуры в «Правде».
Когда они расставались, никаких чувств, кроме усталости, у обоих уже не было, каждый жил своей жизнью. И, когда 28 февраля 1975 года Радова не стало, ни Римма Федоровна, ни их сын на его похороны не поехали. Егор сказал, что ему страшно, а Казакова сочла, что три жены у гроба – это лишнее.
Читать полностью -
![]()
Я помню, какая она была ухоженная и элегантная. И как она взяла мою руку с обкусанными ногтями и заусенцами, и сказала: «Деточка, вам обязательно надо делать маникюр, у женщины должны быть ухоженные руки, нежные, с ярким лаком. Мужчины на это обращают внимание. У вас хорошенькое личико, но за руками непременно надо ухаживать».
Нет, о литературе мы тоже говорили.
И после я стала ходить и делать маникюр, правда, без яркого лака, который она любила.
Не потому, что хотела понравиться мужчинам, а потому, что очень убедительно она мне об этом сказала.
Но от заусенцев не могу до сих пор избавиться…
(А "деточкой"или "деткой"меня почему-то называли все почтенные писательницы и поэтессы, начиная с моей любимой Нины Матвеевны Соротокиной, так что я воспринимаю такое обращение, как очень милое... Но только из уст почтенных писательниц и поэтесс.
Господи, так летит время. Я уже почти в том возрасте, в котором Нина Матвеевна впервые назвала меня "деткой"...)
А потом прошло много лет и мой соавтор Таня Умнова написала про нее прекрасную новеллу...
Оригинал взят у
kerunaв Римма Казакова: «Не хватало косы. Не хватало красы. Не хватало на кофточки и на часы…»
И еще из нашей новой книги «Любовные драмы советских поэтов»… Мне кажется, из всех советских поэтесс на самом деле наиболее трагическая судьба – у Риммы Казаковой. Потому что она так и не получила того, чего хотела. Так никогда и не успокоилась, не ощутила удовлетворения. И никогда не была счастлива в личной жизни… И все это шло из молодости, из комплексов юности.
Римма Казакова – несмотря на бойцовский свой характер, несмотря на то, что в литературу она вошла легко, ее стихи печатали и хвалили, ее творчеству покровительствовал сам Твардовский, и ее приняли на московский поэтический Олимп, где тогда блистали Ахмадулина, Евтушенко, Рождественский, Вознесенский – как она призналась позже, ужасно комплексовала. Особенно перед своими собратьями по перу, хотя они относились к ней весьма по-дружески, помогали и даже обучали разным поэтическим приемам.
«Я считала себя провинциалкой, — рассказывала она, — И мучительно думала, как бы сделать так, чтобы я была не хуже, чем они, и чтобы стихи у меня были не хуже, чем у них, и чтобы я и стихами своими, и внешностью своею, и манерами умела производить на людей такое же сильное впечатление, как они… И я по ходу училась у них всему, чему могла научиться… Я была такая комсомолочка со значком. И казалась себе такой, чересчур простенькой. Не то что, например, Белла Ахмадулина. Ахмадулина всегда была такая, в вуалетках, с мушкой на щеке, экстравагантная. На вечера она приезжала на автомобиле… Она тогда была женой Юрия Нагибина, и он возил ее на своем автомобиле. На ней была куртка из теленка, на ногах у нее были модные туфли на микропорке. В общем, она была красавица, богиня, ангел. Я очень любила ее стихи. Признавала ее превосходство надо мной и ее первенство. И думала, что мне во всем до нее далеко. Но потом, когда я стала чаще выступать и увидела, как хорошо люди принимают меня и мои стихи, я поняла, что мне совсем не надо быть такой, как Ахмадулина и как все остальные, а мне надо быть самой собой. Они – это они, а я – это я. У меня свой читатель, свои поклонники, у меня своя ниша в поэзии. Я говорю это не в укор своим друзьям, а к тому, что дорога в литературу и к сердцам людей у меня была не простая. И вообще она не простая».
Очень критично Казакова относилась и к своей внешности, почему-то она считала себя некрасивой. Говорят – всему виной ее мама, которая однажды сказала крутящейся перед зеркалом дочке, что она нехороша собой. Это утверждение так сильно задело ее, что до конца дней во многих интервью Римма Федоровна будет называть себя дурнушкой, несмотря на многочисленные уверения ее в обратном.
Об этом искренне и откровенно она рассказала в стихотворении, написанном еще в 1962 году.
Мне всегда не хватало
баскетбольного роста.
Не хватало косы.
Не хватало красы.
Не хватало
на кофточки и на часы.
Не хватало товарища,
чтоб провожал,
чтоб в подъезде
за варежку
подержал.
Долго замуж не брали -
не хватало загадочности.
Брать не брали,
а врали
о морали,
порядочности.
Мне о радости
радио
звонко болтало,
лопотало...
А мне все равно
не хватало.
Не хватало мне марта,
потеплевшего тало,
доброты и доверия
мне не хватало.
Однажды, после публикации ее стихов в «Новом мире», Казаковой позвонила поэтесса Агния Барто. «Деточка, хорошие стихи, — сказала она, — но как же можно так раздеваться перед таким количеством людей?»
А Римма Федоровна не понимала, как можно иначе? Все свои чувства и эмоции, все тревоги и печали она без купюр изливала в стихах.
Может быть, именно поэтому, они так берут за душу…
А если говорить о внешности, то Римма Федоровна явно ее недооценивала. Стоит только посмотреть на старые кадры кинохроники, записи ее выступлений, становится понятно, что поэтесса видит недостатки там, где их нет. Тоненькая, со вздернутым носиком и непокорными вихрами, она была очень хорошенькой.
Отчего бы иначе весьма известный в те годы публицист Георгий Радов ради нее оставил свою семью? Ведь в момент их знакомства Римма совсем еще не была популярной поэтессой.
Для него она была девчонкой, смешной, наивной и очень талантливой, которой он восхищался, чье творчество очень ценил.
«Когда я с ним познакомилась, — вспоминает Римма Федоровна, — у меня сразу возникло чувство, что мы родные люди. Я многому у него научилась, и вообще мы были соратники по духу. Он был человеком, заполняющим пространство, мне никогда не было с ним одиноко. Замечательный, сильный, мужественный, умный – до бесконечности».
Они стали жить вместе в 1961 году, почти сразу же после приезда Казаковой в Москву. Римма и на Литературные курсы поступала уже беременной, поэтому вскоре ей пришлось уйти в академический отпуск.
Из письма подруге: «Он меня отогрел, выпрямил, сделал по настоящему сильной. До того, как мы встретились, он жил ненормальной жизнью. Много пил. Нелегко перевоспитать сорокашестилетнего мужика. А алкоголь вообще наш всероссийский бич. Умные люди говорят, что с рождением ребенка это уйдет. Хорошо бы…»
28 февраля 1962 года родился сын Егор, но, к сожалению, это ничего не изменило.
Если во многих творческих семьях часто случается так, что любовь разбивается о быт, то их чувства разбились о пьянство. Римма Федоровна обладала огромным терпением, она очень любила Радова и долго пыталась сохранить семью, — целых восемь лет. Хотя, как сама она сказала много лет спустя, на их браке следовало поставить точку уже через полгода.
Ее отношение к бывшему мужу довольно противоречиво. В порыве откровенности она могла сказать про него: «Радов — вообще преступник по отношению ко мне. Я, беременная, тряся брюхом, бежала за ним по Переделкину, чтобы он, пьяный, не бросился под поезд. Муж бил меня». А в другом интервью будет говорить, что ее слова переврали или неправильно истолковали, и Радов был замечательным и достойным уважения мужчиной. Да — пил. А кто не пьет?
«Он ведь был опальным человеком, ему очень многое пришлось вынести. В принципе я к алкоголю отношусь спокойно. Но только если это не грозит здоровью, репутации. Я была молода, а он – зрелый, видавший виды, во многом разочарованный. Алкоголь и семья – это все-таки очень тяжело совместимые вещи. Как друга, как товарища я его понимала, терпение у меня было невообразимое. Но сейчас я иногда думаю, что если бы однажды я собрала бы его вещички и выставила его – может быть, он очнулся, все бы наладилось. А я боялась его потерять. Обычно по утрам после какой-нибудь сцены я не дожидалась, пока он попросит прощения. Я сама приходила:
— Ну, ты не будешь больше так? Ты исправишься, ты изменишься?
— Да-да, конечно, – отвечал он.
В Доме литераторов историческая буфетчица Анна Ивановна спрашивала меня:
— Твоему наливать?
Сначала я говорила – спросите у него. И все было в порядке. Но как только я начала контролировать, рюмки считать, бутылки выхватывать – все кончилось. Нет, это не было так, что я бросила гибнущего, больного человека, он потом женился в третий раз – на Гале Кожуховой, которая писала о деятелях культуры в «Правде».
Когда они расставались, никаких чувств, кроме усталости, у обоих уже не было, каждый жил своей жизнью. И, когда 28 февраля 1975 года Радова не стало, ни Римма Федоровна, ни их сын на его похороны не поехали. Егор сказал, что ему страшно, а Казакова сочла, что три жены у гроба – это лишнее.
Читать полностью -
