Они старинные, этот армянский (если меня не обманул поисковик) надгробный крест и гранаты, символизирующие изобилие. Может, только очень раскрытый - не старинный... А с жемчугом вместо зёрен я вообще вижу гранат в первый раз - интересно, как он возник, потому что в жемчугу приписывалось столько полезных магических качеств или случайно, по вдохновению мастера?
И все они ассоциируются у меня с книгой, которая всегда в меня под рукой.
Книга, которая всегда со мной.
Мои близкие меня спрашивают - почему ты постоянно перечитываешь эту книгу?
Он просто принимает меня с моими странностями.
Мама - обожает книгу, перечитывала, но не так, как я...
А для меня она - как когда-то "Фауст", "Вечера на хуторе близ Диканьки", "Вий", "Мертвые души", "Война и мир", "Анна Каренина", "Братья Карамазовы", "Бедные люди", "Властелин колец", "Лето Господне", как на краткое время - "Сны"малоизвестного ныне Александра Кондратьева...
Другие страстно любимые - не с любого места. "Повесть о Сонечке". "Грозовой перевал". "Путь к смерти. История Джейн Зорза". "Все так умирают?". Там были избранные места и то, что привычно пропускалось.
А эта книга - с любого места.
"С неба упали три яблока".
Она мне просто нужна.
Она мне нужна, потому что это книга с самым печальным началом и самым прекрасным финалом.
"В пятницу, сразу после полудня, когда солнце, перевалившись через высокий зенит, чинно покатилось к западному краю долины, Севоянц Анатолия легла помирать.
Перед тем как отойти в мир иной, она тщательно полила огород и насыпала курам корму с запасом – мало ли когда соседи обнаружат ее бездыханное тело, не ходить же птице некормленой. Далее откинула крышки стоящих под водосточными желобами дождевых бочек – на случай внезапной грозы, чтобы льющими сверху потоками воды не смывало фундамент дома. Потом она пошарила по кухонным полкам, собрала все недоеденные припасы – плошки со сливочным маслом, сыром и медом, краюху хлеба и половину отварной курицы – и отнесла в прохладный погреб. Вытащила из шифоньера «смёртное»: глухое шерстяное платье с белым кружевным воротничком, длинный передник с вышитыми гладью карманами, туфли на плоской подошве, вязаные гулпа (всю жизнь мерзли ноги), тщательно простиранное и выглаженное нижнее белье, а также прабабушкины четки с серебряным крестиком – Ясаман догадается вложить их ей в руку.
Оставила одежду на самом видном месте гостевой комнаты – на тяжелом, покрытом холщовой салфеткой дубовом столе (если поднять край этой салфетки, можно разглядеть два глубоких, отчетливых следа от ударов топора), водрузила на стопку смёртного конверт с деньгами – на похоронные расходы, вытащила из комода старую клеенчатую скатерть и ушла в спальню. Там она разобрала постель, разрезала клеенку пополам, постелила на простыню одну половину, легла, накрылась второй половиной, накинула сверху одеяло, сложила на груди руки, завозилась затылком, удобно устраиваясь на подушке, глубоко вздохнула и закрыла глаза. Следом сразу же встала, распахнула до упора обе створки окна, подперла их горшками с геранью – чтобы не захлопнулись, и снова легла. Теперь можно не беспокоиться, что покинувшая ее бренное тело душа будет потерянно блуждать по комнате. Освободившись, она сразу же выпорхнет в открытое окно – навстречу небесам.
Такие скрупулезные и подробные приготовления имели под собой весьма значительную и печальную причину – вот уже второй день Севоянц Анатолия истекала кровью. Обнаружив на исподнем непонятные бурые пятна, она сначала обомлела, потом внимательно рассмотрела их и, убедившись, что это действительно кровь, горько расплакалась. Но, устыдившись своего страха, одернула себя и поспешно утерла слезы краем косынки. Зачем плакать, если неизбежного не отменить. У каждого своя смерть, кому-то она отключает сердце, у кого-то, глумясь, отнимает разум, а ей, стало быть, определила уйти от потери крови.
В том, что недуг неизлечим и скоротечен, Анатолия не сомневалась. Ведь не зря он пронзил самую бесполезную и бессмысленную часть ее тела – матку. Словно намекал, что это кара, ниспосланная ей за то, что она не смогла выполнить своего главного предназначения – родить детей.
Запретив себе плакать и роптать и тем самым смирившись с неизбежным, Анатолия на удивление быстро успокоилась..."
Что может быть печальнее, ближе и понятнее?
И финал:
"... а над крохотным миром маленькой Воске раскинулась бездонная летняя ночь и рассказывала истории о силе человеческого духа, о преданности и благородстве, о том, что жизнь – это круги, оставленные дождевыми капелями на воде, где каждое событие – отражение того, что было раньше, вот только угадать их не дано никому, если только избранным, которые, однажды появившись в этом мире, не возвращаются уже никогда, потому что испивают свою чашу с первого раза и до дна, но сейчас не об этом, сейчас о том, как ровно год и месяц назад, в пятницу, сразу после полудня, когда солнце, перевалившись через зенит, чинно покатилось к западному краю долины, Севоянц Анатолия легла помирать, не ведая того, как много прекрасного у нее впереди, и вот оно пришло, это прекрасное, и дышит легким и ласковым, и пусть так будет долго, и пусть так будет всегда, а ночь будет колдовать, оберегая ее счастье, и перекатывать на своих прохладных ладонях три яблока, которые потом, как это было заведено в маранских сказаниях, уронит с неба на землю – одно тому, кто видел, другое тому, кто рассказал, а третье тому, кто слушал и верил в добро".
Что может быть прекраснее? Невозможно поверить и до боли хочется верить...
А в промежутке - великолепная сага о любви и смерти, о чудесах и обыденной жизни, о страдании и терпении, об обречённости каждого из нас и о прекрасной вечности не где-то в небесах, а прямо здесь... Но больше всего там чудес и любви. Самого необходимого.
Наринэ Абгарян, я люблю вас! Спасибо!
