Нежно люблю книгу Шарман Эпт Рассел "Роман с бабочками. Как человек влюбился в насекомое". Нет, не сказать, чтобы с просветительской точки зрения она была очень обогащающей, но… В ней есть что-то очень правильное. Она вызывает в любителе бабочек ощущение "дежа вю". И кстати, все же во многом просвещает.
Ну вот я встречала и раньше, из-за своей фейримании, что английское название бабочки butterflies - "масляная муха" - происходит из-за веры в то, что бабочками притворяются мелкие фейри, прилетают на пестрых крылышках воровать масло и сливки, к которым они глубоко неравнодушны. Правильная эта версия или нет (относительно названия, а не фей), мне неизвестно, но я о ней слышала и она мне нравится.
А вот то, что коллекционеры бабочек называли себя аурелианами - этого я не знала.
Красиво.
Вообще же две бабочки, которые сводят меня с ума своим совершенством, - это морфо (особенно Дидиус) и махаон Маака.
Ну, и бабочка Мертвая Голова, разумеется, но вне конкуренции, она волшебная.
Перечитав недавно эту книгу, решила ее порекомендовать.
Вот мой любимый отрывок -
...Ах! Вот это да! Все начинается с восклицаний. Затем - определители и вновь определители, пикники среди лугов, вопли и паника: "Лови её, лови! Уйдет!"Для некоторых из нас бабочки становятся объектом помешательства. Впрочем, я не стала бы относить себя к числу этих безумцев. Да, я увлекаюсь бабочками, но моя страсть не выходит за границы разумного.
Не то что у некоторых.
Элинор Глэнвилль - землевладелица, относительно состоятельная женщина, мать двоих детей. В 1685 году, в возрасте тридцати одного года, после семи лет вдовства она снова вышла замуж. Второй муж Элинор был моложе ее на десять лет. Ничего хорошего из этого брака не вышло.
Когда он однажды взвел курок пистолета и прицелился ей в грудь с криком "застрелю!", - вспомнила ли Элинор о переливницах, порхающих из тени в свет, из света в тень в озаренной солнцем дубовой роще? Когда муж ее бросил (а она успела родить ему двоих детей), нашла ли она успокоение, выращивая гусениц, наблюдая, как капустницы кормятся листами капусты и водяного кресса или ботвой репы, как перламутровка превращается в куколку, массивный длинный гроб, но прежнего цвета, с обоих боков точно присыпанный серебром?
В 1703 году один известный лондонский энтомолог писал: "Леди Глэнвилль, устыдив всех нас, привезла в город прекраснейшую коллекцию бабочек, исключительно английских. Леди имеет обыкновение платить за четыре или пять десятков обычных гусениц по шесть пенсов и затем выкармливает их: за гусениц отменной редкости, в качестве поощрения, она платит по шесть пенсов за штуку - вот еще один способ обеспечить бедняков работой".
Ранее леди уже отправила несколько ящиков с экземплярами бабочек лучшему натуралисту того времени Джеймсу Петиверу. Он рассыпался в благодарностях и комплиментах. В коллекцию входил первый экземпляр вида перламутровка глэнвилль - очаровательное создание с узорчатыми оранжевыми крыльями, которое "приносит потомство на крутых изрезанных откосах у побережья, куда еще никогда не вторгались ни плуг, ни серп".
К тому времени ее муж, мерзавец Ричард, обзавелся новой любовницей и еще одним ребенком. Своего старшего сына от Элинор, семнадцатилетнего юношу, проходившего обучение у Джеймса Петивера, он похитил и угрозами вынудил отказаться от матери и от наследства, которое она собиралась ему оставить. Ричард Глэнвилль постарался восстановить против Элинор и остальных ее детей, так что в итоге она завещала большую часть своего имущества дальнему родственнику. После смерти Элинор еще один ее сын попытался опротестовать завещание. По его словам, мать составила этот документ, пребывая в уверенности, что ее детей превратили в эльфов.
Еще в средние века существовало поверье, что в обличье бабочек - "масляных мух", butterflies или buterfloeges - скрываются эльфы, прилетающие воровать молоко, сливочное масло (butter) и сливки. Со временем бабочки и эльфы еще больше сблизились в людском сознании: и те, и другие - крохотные, юркие, крылатые существа, порхающие с видимой беспечностью. Возможно, Элинор Глэнвилль всего лишь надеялась на лучшее.
На судебном процессе по поводу ее завещания давали показания сто свидетелей. Бывшие соседи не преминули вспомнить о странном поведении Элинор: дескать, одевалась она на манер цыганки, бродила по холмам, "не имея на себе никакого необходимого платья", "расстилала простыню под кустами и живыми изгородями, колотила длинным шестом по вышеуказанным кустам и собирала целые кучи червяков".
В защиту леди Глэнвилль выступили ее друзья, Петивер и другие ученые. Однако суд признал ее последнюю волю недействительной по причине сумасшествия. Как съязвил позднее один оскорбленный энтомолог, "никто, кроме помутившихся в рассудке, и не станет предаваться погоне за бабочками".
Подобное предубеждение просуществовало недолго. В середине XVIII века английские коллекционеры бабочек стали называть себя аурелианами от латинского слова aureus - "золотой" (намек на золотистую окраску куколок у некоторых видов). Возможно, кто-то и продолжал считать этих мужчин и женщин чудаками - это ж надо, таскать с собой огромные сачки и объемистые мешки со снаряжением… Но смотрели на них уже не с презрением, а с беззлобной, не лишенной некоторой симпатии улыбкой.
Как пишет историк Дэвид Аллен, "XVIII век был переходным периодом. В начале этого столетия мы видим, как люди забавляются с природой, относятся к ней точно к новой игрушке. Со временем, когда они свыкаются с новизной и начинают реагировать все более непринужденно, можно заметить, что наблюдатели становятся все смелее и смелее. И наконец на исходе века обнаруживается, что люди без памяти влюбились в природу".
К началу викторианской эпохи, в середине XIX века, природа стала частью домашней обстановки. В интерьере викторианских домов непременно присутствует "шкаф курьезов", где за стеклянными дверцами выставлены минералы, окаменелости, раковины и засушенные растения. Пыл ученого смешался тут с алчностью коллекционера.
А бабочки благодаря своей красоте и отличительным узорам на крыльях оказались прекрасным объектом коллекционирования. Казалось, на этих насекомых помешался каждый второй добропорядочный господин, а иногда и его почтенная супруга и даже детки-шалуны. В общественные клубы, на лекции и полевые экскурсии допускались люди всех сословий. Все сословия желали узнать о повадках воловьего глаза, поймать кэмбервеллскую красавицу (местное название траурницы), подивиться множеству перламутровок, вьющихся над сладко пахнущей куманикой.
Мы о таком изобилии можем только грезить - примерно как об эльфах. В те времена луга, пастбища, леса и живые изгороди тянулись на многие мили; ни тебе автомобилей, ни химикатов. И людей на Британских островах жило на несколько миллионов меньше, чем сегодня, зато белянок, голубянок, желтушек и червонцев было больше. Несчетные тысячи бабочек, кружащихся в воздухе, точно конфетти.
...Бабочки больше всех других существ похожи на создания художников. Точнее, студентов художественной школы.
Геликонида харитония, по-английски также именуемая длиннокрылкой-зеброй, — вся в черно-белую полоску, точно диван в доме моего свекра.
Испод крыльев харакса двухвостого — шоколадно-коричневые, белые и зеленые завитки, череда оранжевых крапинок, металлически-синие пятна, желтые фестоны. Летающий лоскут батика. Благовония и бисерные фенечки. Джоан Баэз.
Тропическая геликонида мельпомена — абстракционизм. Боярышница — арт-деко. Перламутровки и шашечницы — этакие клетчатые галстуки. Морфо — витраж. Поликсена — цирковая афиша.
Шевроны, зигзаг, «капельки».
Невозможно поверить, что эти расцветки и узоры — «от природы».
Бабочка — это две пары крыльев, порхающих туда-сюда среди бела дня. Ни зубов, ни когтей. Быстро летать не может. В ее брюшке достаточно питательных веществ, чтобы птица могла наскоро перекусить.
Что же выручает бабочку? Сила искусства.
Бабочка подобна рекламным щитам, какие носят на себе «люди-сэндвичи». Я хочу сказать, что ее можно видеть с двух сторон. Когда передние и задние крылья раздвинуты, широко расставлены, виден один узор — тот, что на верхней стороне крыльев. Именно этот узор демонстрирует бабочка, когда греется на солнце или планирует в воздухе. Когда же бабочка складывает крылья над спиной, сводя их вместе, становится заметен другой узор — на нижней стороне. Его видно, когда бабочка отдыхает на листочке или пьет нектар. Почти во всех случаях два узора — верхний и нижний — резко различаются между собой.
У бабочек, а также гусениц и куколок, яркие цвета и несложный узор — это предупредительная окраска, предостережение, которое должно легко запоминаться. Допустим, голубая сойка по неопытности скушала монарха. Вы тут же увидите, как она поперхнется, срыгнет, задергает головой, взъерошится, примется вытирать клюв, закроет глаза с таким видом, будто умоляет своего птичьего бога избавить ее от мучений…
Но искусство — это не только череп и скрещенные кости.
Искусство может служить волшебным плащом-невидимкой.
Волны и завитки гамадриаса фебруа сливаются с волнами и завитками на древесной коре. Малинная перламутровка, усеянная темными и светлыми пятнами, растворяется в освещенном солнцем лесу среди таких же миниатюрных лужиц света и тени. Бабочки, прикидывающиеся листьями, замирают, как натурщицы, — и попробуй их отыщи!
На некоторых таких «листьях» есть даже особые белые пятнышки — имитация просвечивающих дырок и надрывов.
Искусство — это обман, отвлекающая уловка.
Цветные колечки на крыле бабочки притягивают взгляд хищника к хвостовой части, не столь стратегически важной, как голова. Полосы и кривые обычно завершаются «глазком» ложной головы: в одних случаях она изображена в абстрактном стиле, в других — вполне реалистично. Птица клюет «глаз», отхватывает кусочек крыла, а бабочка ускользает. Даже с сильно изодранным крылом бабочка обычно в состоянии улететь, чтобы выгадать еще несколько часов жизни, использовать максимум шансов для спаривания.
Гороховая голубянка обладает вдобавок и камуфляжными «усиками». У голубянок, когда они сидят в позе отдыха, появляется неотличимая от настоящей «голова-обманка» — с глазками и парой ленточек, которые на ветру колышутся, точно усики.
Иногда глазки нарочно имеют большую величину и снабжены «зрачками», совершенно не похожими на реальные, фасеточные глаза бабочки. Это глаза позвоночного животного: кошачьи глаза, глаза хищника.
У дневного павлиньего глаза на верхней стороне передних крыльев — два лилово-черно-кремово-красных глазка, а на верхней стороне задних крыльев — два лилово-черно-кремовых, да еще с узкими полосками «зрачков». Столкнувшись с хищником, павлиний глаз демонстрирует ему все эти красоты, да к тому же издает шипение — этот звук слышится, когда передние и задние крылья трутся друг об дружку жилками.
Взгляд змеи. Демонический взгляд...
...Да, и эпиграф к книге очень красивый:
"Красота и блеск этого насекомого неописуемы, и лишь натуралист поймет в полной мере, какой бурный восторг испытал я в эту минуту… Когда я вынул бабочку из сачка и расправил ее великолепные крылья, мое сердце бешено застучало, к вискам прилила кровь; я был ближе к обмороку, чем в те моменты моей жизни, когда мне угрожала смертельная опасность. До самого вечера у меня болела голова".
Альфред Рассел Уоллес «Малайский архипелаг»
Мартин Джонсон Хэд
Бабочка Морфо. 1864-1865
Мудрая Мириам Ротшильд писала: «Электрическое сияние Morpho cypris — парящего лоскутка безоблачного неба — нужно увидеть воочию. Иначе вы останетесь безразличны ко всем словесным описаниям его волнообразного, мерцающего полета, его мгновенно ускользающего лазурного силуэта. Сплетни о друзьях, как все мы знаем, — сладостное времяпровождение, но сплетни о незнакомых людях скучны невообразимо».
По словам Филиппа Девриза, у коллекторов есть одна уловка — когда высоко над тобой пролетает морфо, нужно помахать синим шелковым платком. Самец спикирует полюбопытствовать; самка и усиком не поведет. По-видимому, радужно-синий самец всегда готов отстаивать свою территорию. Присутствие постороннего самца его нервирует.
Трепещущий лоскут шелка — вполне уместный образ для описания синего морфо. Значит, такой лоскуток — отличная приманка, хотя сам по себе он еще не гарантирует удачной охоты. Летящий морфо, при всей кажущейся расслабленности своих движений, способен внезапно ринуться в высоту, точно воздушный шарик, вырвавшийся из рук, или лист, подхваченный ветром. Человеку с сачком придется смириться — второго шанса не будет.
Первый морфо, которого я увидела в Коста-Рике, барражировал вдоль реки в низинном дождевом лесу близ побережья Карибского моря. Он и впрямь походил на лоскуток, который оторвался от неба и, рея на ветру, полетел куда глаза глядят. Я уже готова была увидеть на небосводе зияющую прореху — две пары крыльев, силуэт беглеца.
Разные виды морфо можно различить по цвету верхней стороны крыльев — они бывают синими, фиолетовыми, белыми. Самки обычно менее нарядны. Испод крыльев непременно имеет защитную окраску — буро-кремовые узоры. Глазки на исподе — еще одна линия обороны, как и непредсказуемый, вихляющий полет. В остальном же морфо, по-видимому, являет собой исключение из правила «яркая окраска — признак несъедобности»; взрослых особей этого вида, а также их гусениц и куколок охотно поедают птицы.
Блеск морфо обусловлен структурой чешуек на крыльях. Это такая же оптическая иллюзия, как и синева небосвода.