Еще одна непридуманная история

Итак, продолжаю тему непридуманных историй.
Пишу, как запомнилось, что запомнилось.
Первая история, которую я запостила, про маленькую еврейскую девочку Розу Адамовну, вроде, протеста не вызвала, расскажу историю про еще одну маленькую еврейскую девочку, кстати, получается, даже ровесницу Розы Адамовны.
А потом уже будет про русских мальчиков: они были постарше и про них не так трогательно, и не так страшно, потому что они все же были большие.

Имя женщины, чью историю я сейчас расскажу, я было странное и красивое, и легко вспомнится, если когда-то вы с ней вдруг как-то пересекались (а я верю в теорию шести рукопожатий): звали ее Сталеной.
Не «Сталина» — от фамилии Сталин — довольно в 30-е имя распространенное имя, а более сложное на ту же тему: «СтаЛена» — от двух фамилия – Сталин и Ленин.
Не знаю, почему так ее назвали, был ли отец ее очень партийным или еще что, не знаю, как звали сестер и братьев.
А она была Сталена. Отчество я не помню.
Я с ней была не так близко знакома, как с Розой Адамовной. Она гостила у родителей моей приятельницы, гостила долго, хотела внука поводить по всем московским музеями, я тогда была еще не такое замкнутое существо, как сейчас, поэтому в приятельницы в гостях бывала часто, и Сталена мне рассказала свою историю, когда поняла, что я интересуюсь прошлым и буду слушать.

В некоем украинском городе (кажется, Харьков? Другой город? Там точно было кладбище со склепами…) жила-была семья.
Отец – еврей. Мама – русская или украинка (когда мне рассказывали эту историю, мне было лет девятнадцать, и еще не имело значение, русская или украинка, только то, что – не еврейкой мама была).
И были у них дети. Много. Я не помню, сколько. Пять, шесть?
Началась война. Отец ушел на фронт. А в город пришли немцы. Нет, не так: пришли фашисты. И всем евреям было приказано собраться с вещами в определенный час в определенном месте, для перемещения – непонятно куда, то есть в сторону смерти… Мама и старшая из сестер, старшеклассница, поняли, что если послушаться и пойти туда, куда приказано, случится что-то плохое.
Сталене в тот год было восемь лет. Она окончила первый класс. И она не очень четко все могла рассказать… Да и мои воспоминания за прошедшие годы размылись.
В семье был еще маленький ребенок, который в то время болел. Совсем малыш. Мать с ним никуда уйти не могла. Ему нужно было тепло и покой. И она осталась с ним в доме.
А старшая сестра собрала остальных детей и увела на кладбище, где они прятались в склепах.
Сначала у них с собой была еда. Потом они начали голодать. А потом им начал оставлять еду у склепов кладбищенский сторож. Оказывается, сторож знал, что в склепах дети прячутся.
Более того: некоторые люди из живших рядом с кладбищем тоже знали. Давали сторожу еду: помяни, мол, трапезой душу усопших родных моих. Но ясно было, для кого эта еда. И пожалуй, лучшего в память об усопших сделать было нельзя. Это прекраснее любой заупокойной мессы: накормить голодных детей.
В общем, некоторые горожане того города подкармливали еврейских детишек, прятавшихся на кладбище.
А другие горожане того города выдали этих детей фашистам. И за ними пришли.
Старшая сестра была умная девочка. Она всех братьев и сестер по разным склепам прятала. Но все равно нашли всех. Кроме восьмилетней Сталены.
Она с тех пор собак ненавидела и боялась. Больших собак. Потому что пришли с собаками и собаки всех нашли: всех, кроме нее. Быть может, дело было в том, что Сталена сидела не просто в склепе, а в нижней его части, собственно крипте, которую гробокопатели вскрыли в поиске украшений на мертвецах, и оставили открытой… Сталена туда со страху забралась: фашисты с собаками были страшнее мертвецов в темноте.
Прошли сутки. На кладбище стояла тишина. Сталена сидела в склепе, потому что так ей велела старшая сестра. Очень хотелось есть. И очень страшно было, что – никого. Под вечер Сталена пошла по кладбищу искать… Не нашла никого из братьев и сестер.
Еще одну ночь Сталена провела в склепе.
А на следующий день она покинула свое убежище и пошла в город. Ей было всего восемь лет, она была испугана, изголодалась и не знала, что ей делать, и пошла к людям, к взрослым, ведь кто-то из них должен был знать, как ей теперь поступить и чем ей питаться. Она шла, и шла, и шла, и пришла к дому своей учительницы. Молодой женщины, которая год назад, в сентябре 1940 года, приняла их первый класс.
Молодая женщина пришла в ужас и… И взяла Сталену к себе. И прятала ее всю войну. Сначала в городе, потом с ней ушла в деревню, где прятались они у родственников. Очень тяжело было в деревне жить неумелой маленькой девочке и голодно, но она выжила. И рядом с ней все время находилась ее учительница.
А вы ведь знаете, что за укрывательство евреев полагалось?
Сталену прятать было удобно: после пережитого она почти не говорила. Молчала, односложно выражала свои желания, могла не попросить пить, потому что для этого надо было произнести слова, а слова ей плохо давались. До войны она была совсем нормальной и даже бойкой девочкой, но вот так сказался на ней посттравматический синдром. Зато она была абсолютно послушна и все время держалась рядом со своей учительницей, и любила любую работу, чтобы работать руками и ни о чем не думать: копать, чистить, мыть, пропалывать – что угодно, что делается методично, руками, без участия головы.
Потом пришли советский войска. Потом вернулся отец. Сделал все возможное, чтобы – хотя война еще шла – прорваться в свой город (не знаю, что для этого было нужно сделать).
В родном городе он узнал, что всю его семью фашисты уничтожили. И русскую (или украинскую) жену, и больного малыша, и всех остальных поймали и уничтожили.
Сталена мне говорила, что именно с евреями в том городе сделали. Моя память не удержала – слишком много потом я читала и слышала таких историй, и не помню, что… Расстреляли, сожгли в синагоге, сбросили во взорванную шахту, отправили в лагерь? От города зависит, от района, а что за город – я не помню.
Но произошло чудесное. Пока отец еще был в городе, учительница с девочкой тоже вернулись из деревни, и девочка попросилась пойти домой – она ждала, что мама вернется, она еще не понимала, что все мертвы, а учительница не нашла в себе сил сказать ей. И девочка встретилась с отцом. Он, мысленно похоронивший всех, смог обнять свою живую дочь. А позади нее стояла ее первая учительница, которая все эти годы спасала ей жизнь.
Отец ушел дальше воевать. Девочка с учительницей стали жить в их бывшем доме, а не в доме учительницы (не знаю подробностей, как в то время в том городе решался жилищный вопрос, но жили они вместе). Учительница вышла на работу. Девочка снова пошла в школу. Не знаю, на каком этапе она узнала, что мама, сестры и братья погибли. Видимо, после возвращения в свой родной дом. Разговоры взрослых слышала.
И пришла Победа.
И отец вернулся домой.
И пожил некоторое время с ними, а потом женился на учительнице.
Вот если бы он не женился на ней – это была бы более правдоподобная история, правда?
А он женился.
Но именно так все и произошло: он женился, а учительница пошла за него, хотя он был еврей, и если бы снова пришли фашисты – ее бы тоже, с больным ребенком на руках, погнали бы туда, куда погнали в 1941 году его первую жену.
Но войны больше не было, и у учительницы родились дети, и никого никуда не гнали, и может, у этих детей и были какие-то проблемы из-за внешности и национальности, но на фоне всего пережитого семьей это были мелочи, которые никто и не запомнил. И Сталена выросла, снова научилась говорить, получила образование, стала то ли счетоводом, то ли казначеем, что-то такое… И она вышла замуж, и у нее родилась дочь, и эту дочь я знала, и у дочери родился сын, внук Сталены, и в начале 90-х Сталена мне рассказала всю эту историю.
Она очень любила своих родителей – и маму с папой, и вторую маму с папой, и как-то у нее в ее мире они были равноценны, эти мамы.
Правда, у нее даже не осталось фото ее родной матери.
А я так и не сумела убедить ее, что собаки на самом деле хорошие, и плохие – только люди.
…Если бы я писала об этом роман – я бы не рискнула устроить такой хэппи-энд. Со свадьбой. Совершенно неправдоподобно. Но это – жизнь.